Я сошел с ума, я рехнулся, взбесился, тронулся. Я отравлен до сердца яростным белым цветом. Искры пряного ливня щекочут, стекают по носу, застывают шаманьим промеж ключиц амулетом - навсегда втереться, ссыпаться по молекулам, и протечь в артерии, вплавиться, породниться.
Моя светлая смерть с петухами прокукарекала - разогнать вампиров, в страшные небылицы не поверить, раскинуть карты краплёным веером (угадайте, кому сдаст карты счастливой масти?..)
Я шагаю в наморднике черным ручным ротвейлером (а старушки кричат "пристрелите!" и "он опасен!"), я шагаю и прячу взор, и глушу рычание. Мне нельзя проиграть ошибкой, неверным жестом. Я лицо врага различить мог в однополчанине, я умел молчать, если гладили против шерсти, я умел. Всё пропало вмиг. В небесах ни облачка. Видно, так обрубают привязь шальные песни. Мне сжимает голову грубым каленым обручем, а враги смеются - мол, ну давай, воскресни. Я отравлен, гремит в ушах. Мне нельзя ни промаха. Я рычу, чтоб вернулась сила, чтоб злость клубилась.
Своим приторным крепким духом кровит черёмуха.
Я рычу, но кто станет слушать, скажи на милость?..
(с) ...Хрусталь...