...В этот год сирень зацветала довольно поздно. Мы так ждали ее. Каждый вечер ходили в сквер. Птицы пели в ветвях, взлетали молниеносно, словно песня и воздух очистят от всяких скверн. Мы об этом не говорили с тобой ни слова. Только думали - я уверена - об одном: о том времени, когда не было в нас гнилого, когда чистым, светлым, мраморным было дно наших тонких душ, невытащенных наружу. Когда мир качался только от звонких нот. Все сменилось с тех пор: я уже не творю, но рушу. Ты не свел наколок; впрочем, завел блокнот. Нос совать туда - себе же пройдет дороже, лучше взгляд отводить, пока там течет строка. Не соваться к барьеру с такой-то свинцовой рожей. Я не Бэмби уже - клыкастая кабарга. Ты не Дамбо уже, а загнанный рыжий мамонт. В черной яме копья. Копи в кореньях гор.
Отойди, не то закончим всё мелодрамой.
Слишком ярок и стремителен ход Арго.
...В ту весну сидели рядом и ели пиццу. Слишком раннее утро. Слишком солёный сыр. Мир качался вновь; во что бы теперь вцепиться? Мы такие тяжелые, мы оборвем весы. На салфетках - твои рисунки, моя помада, на столе рассыпаны крошки. А ветер свеж. Кроме пиццы и сирени - да что нам надо? Разве петь всю ночь, гулять, не смыкая вежд (кто нас лучше защитит, если не мы сами? кто верней устережет от фантомных бед?)
Сбившись в кучу, дома целуются корпусами.
Слышишь, дочка? Пора домой, на столе обед.
Выстрел в чьем-то моторе слышится вхолостую. У меня вьются волосы, если смочить дождем.
Но нам вместе не быть: ты видишь во сне другую.
Я тоскую по сотне тех, кто не был рождён.
Мы не слушаем завистливых оговорок: мол, они не пара, макака и мудрый Тот... Может быть, нам все приснилось, явился морок?
Но мы живы. Значит, сирень еще зацветет.
(с) ...Хрусталь...